как и много лет назад, только добавилось несколько морщин на лице, да взгляд стал какой-то потухший. Прокашлявшись, Людмила продолжила:

— Ты знаешь, Лёшенька, я не предательница, но чувства оказались сильнее. Я любила этого человека и продолжаю любить, несмотря ни на что. Ты об этом прекрасно знал, но тогда все считали Сашу погибшим. Но, как видишь, он жив, и я ему нужна, как никогда. Да и он мне тоже. Я много переживала и взвешивала, чтобы решиться на это. Но любовь к нему победила. И я поехала в Москву за Сашей и там узнала, что моджахеды перебросили его через границу и оставили там умирать. Перед этим его пытали и били, да так, что у него оказалась парализованной нижняя часть тела. Но это не страшит меня, потому что всегда побеждает любовь, и я буду с ним до конца.

Выплеснув всю боль души, Людмила закрыла лицо руками и разрыдалась.

Алексей приподнялся с угольного мешка и подошёл к Арамцеву. У инвалидной коляски он опустился на колени и склонил свою голову на холодные безжизненные ноги. Сашка положил свои тёплые руки на его голову и тихо вымолвил:

— Ну вот, Лёха, мы и встретились. Меня реабилитировали и простили. После того случая, когда я помог тебе уйти от моджахедов, они всё же пронюхали, какой ценой я это сделал. Ну и пошла раскрутка. Мне припомнили всё. И то, как я засветил ихнего агента в Союзе, и то, сколько офицеров и солдат я вытащил из плена таким образом.

Сашка сделал паузу, а Алексей поднял голову с его колен и внимательно слушал.

— Эти сволочи вновь стали пытать меня своими изощрёнными способами. Но, как ни странно, я тогда не цеплялся за жизнь, и мне было всё равно — погибну я или нет. Ничего не добившись, эти шакалы отстали от меня и, покалеченного, с перебитым позвоночником, перебросили через границу, как бы в насмешку. Три дня я лежал неподвижно и медленно умирал, пока меня не обнаружили пограничники. Ну а дальше прокуратура, госпитали и прочее, и прочее. В итоге меня реабилитировали и простили.

Сашка надолго замолк, а затем оптимистично произнёс:

— Посмотри, как разросся мой тополь, а стало быть, и я ещё поживу. Я самый счастливый человек на всём белом свете, потому что со мной моя Люсечка, к которой я шёл всю свою бесшабашную и бестолковую жизнь. Она мой цветочек аленький, моя живительная влага, без которой я просто засохну.

Встав с колен, Алексей тихо обратился к плачущей Людмиле:

— Будьте счастливы! Заботься о нём, Люда.

Алексей Артосов брёл по родной улице, а навстречу ему шли люди. Завидев его, они шарахались в сторону и говорили что-то вслед о перепачканном углём костюме. Лицо у Алексея также было испачкано угольной пылью, но он не замечал этого. Алексей шептал:

— Вот такие они, бабы, — непостоянные и непредсказуемые.

Жизнь вновь нужно было начинать с чистого листа. Но теперь у него был Пашка. Его сынок.

Глава 17

Сразу после разговора с Израилем к Петру Дарьянову в его убогое жилище заглянул Эдуард Львович.

— Ну всё, капитан, побаловались и хватит. У меня к тебе будет серьёзный разговор и дельное предложение. Скажу тебе прямо. Было бы смешно, если бы и в самом деле наша фирма занималась попрошайничеством. Мы к тебе пригляделись, испытали и хотим предложить настоящее дело. Курить будешь?

— Я не курю.

— Весьма похвально и достойно, а вот я не могу бросить. И даже пристрастился к сигарам. Так вот, к чему это я? Ах да, вспомнил. В мире сейчас очень неспокойно: идёт передел сфер влияния и власти, поэтому есть определённые круги, вернее, люди, которые заинтересованы в нашей сфере деятельности, а точнее — в предоставлении наших услуг. Каких — ты узнаешь позже. Ты нам подходишь по всем категориям, несмотря на твою физическую ущербность, которую, кстати, со временем можно исправить. Более того, та сумма, которую ты будешь получать, позволит тебе жить состоятельно и даже богато. Если ты согласишься, то в скором времени мы более обстоятельно посвятим тебя в сферу будущей деятельности. Хотя, как человек военный, познавший ужасы боя не понаслышке, ты должен догадываться, о чём идёт речь и с каким риском это сопряжено. В этих случаях третьего не дано. Пан или пропал. Посему не тороплю тебя, капитан, подумай.

— А тут и думать нечего. Хоть вы и ходите вокруг да около, тем не менее я сразу догадался, о чём идёт речь. Вы предлагаете мне стать киллером или ещё что-то в этом роде.

— Я этого не говорил, но предположим, что возможно и это.

— Это хорошо, что вы не говорили, во избежание всяких неприятностей. Так вот, Эдуард Львович, я ни при каких обстоятельствах не хочу и не буду сотрудничать с вашей фирмой. И именно в силу того, что я боевой офицер с горьким военным опытом. Это испытание войной высветило для меня одну извечную истину: на свете нет более омерзительного преступления, чем убийство людей, какой бы идеологической моралью оно ни прикрывалось. Я не хочу быть паном, запачканным в крови.

— Но после посвящения в деятельность нашей фирмы обратной дороги нет, как ты понимаешь. Карты раскрыты, капитан.

— Эдуард Львович, посмотрите на меня. Разве я из тех, кто может испугаться ваших слов? Я прекрасно понимаю, куда вы клоните, и скажу прямо, чтобы вы не теряли время. Вы можете расписать меня прямо здесь и сейчас, я готов к этому. И где-то даже буду рад, что избавите меня от никчёмного инвалидного прозябания. Вот только вы вряд ли получите удовлетворение от моей ликвидации и вряд ли что выиграете. Что касается разглашения тайны вашей фирмы, так я уже сказал, что вы мне ничего не говорили, а я ничего не слышал. А то, что я вам высказал, так это моё личное мнение.

Маленький человечек долго ходил по комнате, потом с досады махнул рукой и выпалил:

— Хотел взять тебя на пушку, да вижу, не на того нарвался. Ну и чёрт с тобой, прозябай, если хочешь, я хотел тебе лучшей жизни. Отработаешь инвалидную коляску и уматывай подобру-поздорову. Напоследок скажу только одно. Все вы правильно говорите, а в итоге, как ни крути, правым оказываюсь я. Да, я! Потому что через определённое время вы приходите ко мне, прикатываетесь, приползаете и уже не за приличный гонорар, а за мизерную плату готовы работать.

Эдуард Львович зло посмотрел на Петра и выкрикнул:

— Ступай! Точнее, катись! Да,